Армения готова вступить в Таможенный союз и поддержать евразийские интеграционные проекты России. Об этом в ходе своего визита в Москву заявил президент Серж Саркисян. Означает ли это полную переориентацию Еревана на РФ и отказ от кооперации с Евросоюзом? И может ли заявление Саркисяна стать неким прецедентом для других бывших советских республик?
Московское заявление президента Армении оставляет двойственное впечатление. С одной стороны, оно выглядит, как завершение спора внутри армянских элит. Ведь до приезда главы республики в российскую столицу многие высокопоставленные представители Еревана, включая и премьер-министра, публично выражали скепсис относительно присоединения к Таможенному союзу. Похоже, что президент Армении определился, преодолев критические взгляды своих же чиновников. С другой стороны, никаких публичных заявлений, которые можно было бы трактовать как отказ от кооперации с Западом, и в частности с Евросоюзом, из уст Саркисяна не прозвучало. Что бы означала эта двойственность?
Сегодня в СМИ нет недостатка в комментариях относительно того, что решение президента Армении принято под давлением России. Для Владимира Путина Таможенный союз (ТС), а затем и евразийский интеграционный проект является важным приоритетом. С помощью них он пытается позиционировать РФ как некий альтернативный гравитационный центр. И не только для постсоветского пространства. Хотя до сих пор стратегические очертания этой интеграции не до конца понятны. Многие детали и нюансы остаются не прорисованными. Да и сама интеграция выглядит не как объединение приблизительно равных по весу субъектов, а как лидерский проект с Россией во главе. Изменить эту модель могло бы вхождение в ТС Украины. Однако на сегодняшний день такой сценарий выглядит проблематичным.
При этом Армения в списке ближайших союзников России на постсоветском пространстве стоит особняком. Это единственная республика на Южном Кавказе с российским военным присутствием, а также страна, представляющая значительный интерес для крупного бизнеса из России, тесным образом связанного с государственной властью. Взять хотя бы проекты РЖД и "Газпрома". Отсюда и особая чувствительность Москвы к колебаниям внешнеполитического курса Еревана.
Но данная медаль имеет две стороны. И зависимость Армении от России во многом продиктована соображениями армянской национальной безопасности, непростыми отношениями с мощной соседней Турцией и конфликтом с Азербайджаном из-за Нагорного Карабаха. Следовательно, и интерес к евразийской интеграции – не прихоть Кремля. Точнее сказать, не только его прихоть. Сегодня ЕС вряд ли однозначно встанет на сторону Армении в нагорно-карабахском процессе или поможет преодолению региональной изоляции страны.
При этом не следует забывать, что армянская внешняя политика уже не первый год строится как политика многовекторная. Говоря об этом, следует упомянуть и об участии страны в европейском "Восточном партнерстве", и о программах, операциях под эгидой НАТО. Мотивация такого выбора проста. Ереван не заинтересован в монополизации контактов с Западом Азербайджаном, у которого тесное взаимодействие с США и ЕС в области энергетики. И сентябрьские заявления Саркисяна о приверженности к идеалам евразийской кооперации и дружбы с Кремлем вряд ли изменят этот подход принципиально. Возможно, официальный Ереван будет осмотрительнее по части публичных заявлений по поводу европейского и американского направления. Но закрывать для себя западный вектор, скорее всего, не будет. Учитывая опыт Грузии, армянские политики не хотели бы превращения нагорно-карабахского конфликта в некое подобие грузино-абхазского и грузино-осетинского, где позиции ведущих международных игроков четко разделились.
В этой связи не стоит забегать вперед и говорить о том, что Армения сделала окончательный выбор. Контуры самой евразийской интеграции (как, кстати, и европейской, если говорить о партнерстве ЕС с бывшими республиками СССР) прочерчены не слишком четко. И сюрпризов здесь может быть еще немало.
И последнее (по порядку, но не по важности). Согласие на вступление в ТС не стоило бы использовать как прецедент в отношении к другим колеблющимся постсоветским образованиям. У всех у них разная степень вовлеченности в европейскую интеграцию, разные взаимоотношения с Россией, а также неодинаковые политические и экономические ресурсы. В этой связи Москве стоит подумать не только о давлении, но и о предлагаемых выгодах от сотрудничества именно в рамках ее проектов. Пространство бывшего СССР перестало быть монолитом. Напротив, оно превратилось в конкурентную площадку, где эксклюзивные права, обеспеченные историческим прошлым, более не гарантируются.
Московское заявление президента Армении оставляет двойственное впечатление. С одной стороны, оно выглядит, как завершение спора внутри армянских элит. Ведь до приезда главы республики в российскую столицу многие высокопоставленные представители Еревана, включая и премьер-министра, публично выражали скепсис относительно присоединения к Таможенному союзу. Похоже, что президент Армении определился, преодолев критические взгляды своих же чиновников. С другой стороны, никаких публичных заявлений, которые можно было бы трактовать как отказ от кооперации с Западом, и в частности с Евросоюзом, из уст Саркисяна не прозвучало. Что бы означала эта двойственность?
Сегодня в СМИ нет недостатка в комментариях относительно того, что решение президента Армении принято под давлением России. Для Владимира Путина Таможенный союз (ТС), а затем и евразийский интеграционный проект является важным приоритетом. С помощью них он пытается позиционировать РФ как некий альтернативный гравитационный центр. И не только для постсоветского пространства. Хотя до сих пор стратегические очертания этой интеграции не до конца понятны. Многие детали и нюансы остаются не прорисованными. Да и сама интеграция выглядит не как объединение приблизительно равных по весу субъектов, а как лидерский проект с Россией во главе. Изменить эту модель могло бы вхождение в ТС Украины. Однако на сегодняшний день такой сценарий выглядит проблематичным.
При этом Армения в списке ближайших союзников России на постсоветском пространстве стоит особняком. Это единственная республика на Южном Кавказе с российским военным присутствием, а также страна, представляющая значительный интерес для крупного бизнеса из России, тесным образом связанного с государственной властью. Взять хотя бы проекты РЖД и "Газпрома". Отсюда и особая чувствительность Москвы к колебаниям внешнеполитического курса Еревана.
Но данная медаль имеет две стороны. И зависимость Армении от России во многом продиктована соображениями армянской национальной безопасности, непростыми отношениями с мощной соседней Турцией и конфликтом с Азербайджаном из-за Нагорного Карабаха. Следовательно, и интерес к евразийской интеграции – не прихоть Кремля. Точнее сказать, не только его прихоть. Сегодня ЕС вряд ли однозначно встанет на сторону Армении в нагорно-карабахском процессе или поможет преодолению региональной изоляции страны.
При этом не следует забывать, что армянская внешняя политика уже не первый год строится как политика многовекторная. Говоря об этом, следует упомянуть и об участии страны в европейском "Восточном партнерстве", и о программах, операциях под эгидой НАТО. Мотивация такого выбора проста. Ереван не заинтересован в монополизации контактов с Западом Азербайджаном, у которого тесное взаимодействие с США и ЕС в области энергетики. И сентябрьские заявления Саркисяна о приверженности к идеалам евразийской кооперации и дружбы с Кремлем вряд ли изменят этот подход принципиально. Возможно, официальный Ереван будет осмотрительнее по части публичных заявлений по поводу европейского и американского направления. Но закрывать для себя западный вектор, скорее всего, не будет. Учитывая опыт Грузии, армянские политики не хотели бы превращения нагорно-карабахского конфликта в некое подобие грузино-абхазского и грузино-осетинского, где позиции ведущих международных игроков четко разделились.
В этой связи не стоит забегать вперед и говорить о том, что Армения сделала окончательный выбор. Контуры самой евразийской интеграции (как, кстати, и европейской, если говорить о партнерстве ЕС с бывшими республиками СССР) прочерчены не слишком четко. И сюрпризов здесь может быть еще немало.
И последнее (по порядку, но не по важности). Согласие на вступление в ТС не стоило бы использовать как прецедент в отношении к другим колеблющимся постсоветским образованиям. У всех у них разная степень вовлеченности в европейскую интеграцию, разные взаимоотношения с Россией, а также неодинаковые политические и экономические ресурсы. В этой связи Москве стоит подумать не только о давлении, но и о предлагаемых выгодах от сотрудничества именно в рамках ее проектов. Пространство бывшего СССР перестало быть монолитом. Напротив, оно превратилось в конкурентную площадку, где эксклюзивные права, обеспеченные историческим прошлым, более не гарантируются.
