«Скоро Грузия вернется к нормальной жизни», – повторяли мы два месяца. И вот режим чрезвычайного положения отменен, комендантского часа больше нет, а отдельные ограничения остаются позади одно за другим, как указатели на обочине автобана «Восток-Запад», который, к слову, до сих пор не достроен. Но следует ли называть такую жизнь нормальной? Карантинная пауза, выбившая страну из привычного ритма, позволила взглянуть на «критерии нормальности» со стороны, задуматься и ужаснуться.
В массовое сознание изо всех щелей снова полезли проржавевшие политические симулякры, как механические пауки в фильме категории Б. Лидеры резко активизировались и начали формировать повестку дня по старым лекалам. Примечательно, что они то и дело употребляли слово «маскарад». Премьер-министр Георгий Гахария, комментируя действия оппозиционных партий, заявил, что к двум фронтам – медицинскому и экономическому – теперь добавился третий, а именно «политический маскарад». А представитель «Европейской Грузии» Отар Кахидзе сказал, что политическим маскарадом является вся восьмилетняя деятельность правящей партии. Новостной поток подхватил слово, закрутил, как щепку, и протолкнул в соцсети. Это лишь метафора, но, вероятно, следует вспомнить замечания Михаила Бахтина и его учеников о том, что ставший частью придворной жизни маскарад был генетически связан с карнавалом, но в то же время типологически и онтологически противостоял ему. В нынешней «нормализации» при желании можно увидеть и переход от леденящего душу макабрического карнавала глобальной пандемии с его амбивалентностью, переворачиванием смыслов и трансформацией картины мира – назад, к конвенциональному маскараду, предсказуемой лжи и несправедливости.
Эпидемия – это страх, скорбь, десятки унизительных ограничений, и ничего хорошего в ней нет. Но она парадоксальным образом (пусть отчасти и ненадолго) освободила грузинское общество от лишних слов и смысловой шелухи, развернула его лицом к базовым нуждам и правам. А социальные иерархии не то чтобы рухнули, но перестали казаться такими уж монументальными.
Паренек из службы доставки, смеясь, рассказывал соседям, как в разгар эпидемии отвез заказ из ресторана одному известному деятелю: «Звоню, открывает его жена в маске, очках, перчатках – чисто космонавт, а он стоит у нее за спиной и остороооожно выглядывает». Должно быть, именно так, со злой внутренней ухмылкой смотрели в XVIII веке простые солдаты на аристократов, потерявших самообладание под огнем. Эпидемия в данном аспекте, безусловно, схожа с войной; она завершится, и все вернутся к привычным социальным ролям, но подобные эпизоды отложатся в памяти бедняков и опосредованно повлияют на их поступки в будущем.
Раньше бóльшая часть общества предпочитала увлеченно следить за перепалкой политиков. Эпидемия коронавируса на какое-то время прекратила это, но теперь старая политика с ее узнаваемой повседневностью вернулась
Впервые за долгие годы многие граждане начали размышлять и рассуждать о насущном, об экономике, о темпах роста (точнее, падения, но не суть), инфляции, налогообложении, медицине и соцзащите, проблемах туристического и сельскохозяйственного секторов и т. д. Раньше бóльшая часть общества предпочитала увлеченно следить за перепалкой политиков – А называл Б предателем и вором, Б заявлял, что А убийца и грабитель, В говорил, что Г мерзавец и к тому же идиот, Г бил В по уху, а вечером стороны с истерическими модуляциями обсуждали произошедшее в ток-шоу. С утра все повторялось, несмотря на ротацию действующих лиц или благодаря ей. Эпидемия коронавируса на какое-то время прекратила это, но теперь старая политика с ее узнаваемой повседневностью вернулась.
На минувшей неделе в парламенте под аккомпанемент взаимных оскорблений были рассмотрены два вопроса – об изменениях в законодательстве, которые позволят правительству вводить эпидемиологические ограничения без объявления чрезвычайного положения (а значит, без санкции парламента) и об утверждении Лесного кодекса, в том числе и спорной 15-й статьи, позволяющей патриархии получить в собственность до 20 гектаров леса, прилегающего к церквям и монастырям. Законопроекты «прикрывали» друг друга, как истребители в паре (это старый тактический трюк), и внимание общественности раздваивалось. Все сконцентрировались на «Церкви как крупнейшем землевладельце» в полном соответствии с учебником по средневековой истории. И никто, кроме нескольких авторов, не написал о 98 других статьях нового Кодекса – о прекращении т.н. социальной вырубки, создании лесных хозяйств, отказе от прежней (в целом патологической) практики выдачи лицензий, о множестве в чем-то правильных, а в чем-то неоднозначных решений, которые повлияют на жизнь тысяч людей, так или иначе связанных с лесом. Но власти (возможно, преднамеренно) направили дискуссию в старое русло, и очередные, несомненно, важные дебаты о взаимоотношениях крупных феодалов и Церкви (сколько их было за последнее тысячелетие?) предсказуемо привели к лобовому столкновению либералов и консерваторов с нулевым КПД.
Что касается эпидемиологических запретов, правительство использовало еще одну проверенную тактику – сразу же потребовало немыслимого, а затем немного уступило (ограничив действие поправок по времени и т.д.). Тем не менее оно создало прецедент, захватило плацдарм, угрожающий правам, гарантированным Конституцией, и позже перед лицом пресловутой «второй волны» пандемии, вероятно, попробует расширить его. Возможность манипулировать карантинными ограничениями в предвыборный период без оглядки на парламент – величайший соблазн, перед которым правящая партия вряд ли устоит, даже если попытается. Все эти события оттеснили на второй план социально-экономическую проблематику именно в тот момент, когда отчаявшиеся граждане заговорили о том, что правительство вместе с работодателями хочет проредить ряды лиц, претендующих на получение компенсации, поскольку правила ее выдачи позволяют прибегнуть к манипуляциям.
Довольно высокая для постсоциалистических стран степень независимости грузинских СМИ зачастую парадоксально сочетается с нежеланием браться за новые темы вне пространства политического карнавала, формируемого заявлениями политиков и экспертов. К примеру, в период ЧП в столице часто шептались о некоем параллельном мире, в котором, согласно информации нуждавшейся в подтверждении, можно было окольными путями раздобыть пропуска и разрешения, вопреки запретам провести время в ресторане, принадлежащем владельцу со связями, посетить парикмахера или, скажем так, воспользоваться эскорт-услугами. Проще говоря, хороший репортер не только описал бы все это, но и десятки раз загнал бы власти в угол, однако дальше нескольких заметок (преимущественно в соцсетях) дело не пошло. А интерес к социальной проблематике начал постепенно угасать после того, как старая политика «вышла из карантина».
Как бы «Грузинская мечта» и «Национальное движение» не поносили друг друга, обе партии стремятся вернуться к привычному маскараду
Как бы «Грузинская мечта» и «Национальное движение» не поносили друг друга, обе партии стремятся вернуться к привычному маскараду с его тотальной манихейской поляризацией и ролями, распределенными годы назад. Он втягивает в свою орбиту другие, менее мощные партии, как это уже неоднократно происходило перед выборами. Но эпидемия и «разворот» к социально-экономическим приоритетам предоставили «малым сим» уникальную возможность сменить дискурс, отдалиться от силового и смыслового поля, которое образуют два крупнейших политических объединения.
Мамука Хазарадзе вместе с другими лидерами «Лело» держится, в принципе, неплохо, но при этом не выходит за рамки системы координат, где ось X – «Нацдвижение», а Y – «Грузинская мечта». В критически важный для позиционирования новой партии период она втянулась в конфликт «мечтателей» и «националов» (в связке с «еврогрузинами») на вторых ролях, начала казаться пассивной и терять инициативу.
Более слабые и бедные партии с аналогичными устремлениями не столь инертны и выглядят бодрее. «Гражданское движение» Алеко Элисашвили не обладает и десятой частью ресурсов «Лело», но он, сотрудничая с другими оппозиционерами по вопросу избирательной реформы, постоянно пытался выделиться и найти свою особую ноту в процессе коммуникации с избирателями. А лучше других в минувшее полугодие это удавалось лидеру «Гирчи» Зурабу Джапаридзе, но, в отличие от Элисашвили, он со своей партией по определению не может прорваться к электорату, отвергающему либеральные идеи. Не исключено, что «Лело» вредит иллюзия собственной мощи, позволяющая забыть о том, что речь идет всего лишь о новорожденной партии, очевидных проблемах с позиционированием и идентичностью и блуждании в узком пространстве между Бегемотом и Левиафаном грузинской политики («Нацдвижением» и «Грузинской мечтой»). Тут можно вспомнить о скорбном пути «социально близких» «Новых правых» в 1999-2003 гг.
21 мая член Совета юстиции, бывший председатель Ассоциации молодых юристов (2004-06) и заместитель министра обороны (2015-16) Анна Долидзе учредила «Движение для народа». Она долго медлила, но в период пандемии, когда другие лидеры отмалчивались, оценивая ситуацию, активизировалась, выдвинула ряд социально-ориентированных инициатив и создала центр юридической помощи для лиц, потерявших работу. Будучи ограничена в средствах, Долидзе всегда стремилась максимально использовать соцсети, и в те дни, когда вся нация безвылазно сидела в Facebook, это принесло ей пользу. Она пытается формировать собственную повестку дня, указывая не на глобальные, а на локальные (по странным меркам грузинской политики) проблемы – отдельные аспекты судебной реформы, перебои с питьевой водой в провинции, распространение онлайн-гемблинга, недоедание детей и т.д. Если «Движению для народа» удастся изыскать дополнительные ресурсы, его кандидаты, скорее всего, попадут в парламент благодаря харизме лидера и левоцентристской риторике, спрос на которую возрос. Впрочем, Анна Долидзе, сохраняя интригу, пока не подтверждает, что примет участие в выборах.
Попытка отстроить «третью силу» как некую основательную иерархическую структуру, скорее всего, закончится крахом
«Объединяйтесь! Объединяйтесь!» – стелется над СМИ и соцсетями стон избирателей, мечтающих о «третьей силе» – они видят, что «малые партии» по отдельности слишком слабы. Но даже если амбиции не помешают их лидерам сформировать единый фронт, «Левиафан мечтателей» и «Бегемот националов», следуя воле авторитарных вождей, почти наверняка разорвут его на части задолго до выборов с помощью интриг, провокаций и грязных пропагандистских приемов. Примерно полгода назад один студент в частной беседе с максималистским задором сравнил их со сталинским СССР и гитлеровской Германией, враждебными и друг другу, и любой альтернативе. Попытка отстроить «третью силу» как некую основательную иерархическую структуру, скорее всего, закончится крахом. Однако Мамука Хазарадзе, обладающий наибольшими ресурсами в «третьем лагере», привык именно к таким структурам как в комсомольский, так и в банковский период деятельности.
Оптимальной для партий «третьего пути» в данный момент, вероятно, является сетевая система связей с постоянным тематическим сотрудничеством. Авторитарные правители вроде Саакашвили и Иванишвили больше всего боятся одновременных «москитных» атак со стороны малых политических групп, гражданских активистов, правозащитников и независимых СМИ. И как бы (с учетом доминирующих настроений) еретически это не прозвучало, – Долидзе, Элисашвили, отделившимся от «Мечты» депутатам и другим, недавно заявившим о себе лидерам, вместо того чтобы объединяться, возможно, следует «обрести независимость», укрепить свои организации и выработать новый политический стиль. Рассматривая давний аргумент, согласно которому подобные партии непременно должны создать нерушимый союз, избегая конкуренции друг с другом, нужно помнить, что им в любом случае не хватит ресурсов для того, чтобы целиком освоить огромное электоральное поле сторонников гипотетической «третьей силы», презирающих и нынешних, и прежних правителей. Не исключено, что больше пользы принесет не единство с унификацией, а многообразие, помогающее избирателям увидеть что-то за пределами биполярной модели имени «Грузинской мечты» и «Национального движения». А о более тесном сотрудничестве можно будет подумать уже в парламенте, после того как «малые партии» преодолеют беспрецедентно низкий однопроцентный барьер.
«Скоро Грузия вернется к нормальной жизни», – твердили мы два месяца. И внезапно многие осознали (это очень отчетливо отразилось в соцсетях), что за расхожей фразой стоит, прежде всего, отвратительная «довирусная» политика вкупе с долгами, бедностью и бесправием. Старый мир зашатался, но устоял. Однако разочарование граждан дает молодым лидерам уникальный шанс вырваться вперед исключительно с помощью риторики обновления и санации. Но если они не овладеют ей, победу на выборах в очередной раз одержит ресурсное превосходство – большие батальоны и бездонные кошельки. После чего мы забудем о том мимолетном мгновении, когда, благодаря успешной борьбе с эпидемией, преображение страны почему-то показалось нам вполне возможным.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
